В этот город нельзя въехать. В него можно только подняться, взбираясь крутыми холмами, на которых удивительным образом крепятся деревья и кустарники, словно выбиваясь из расселин диких скал.

На иврите говорят «подняться в Иерусалим». Слова эти звучат буквально...

​

Средиземноморская равнина вдруг резко сменяется крутыми горными уступами. Когда-то здесь водились экзотические африканские львы. Иерусалимский лев, оставшийся на эмблеме города, удивляет до сих пор. Напрасно я вглядывалась в заросли, их давно уже вывезли римляне, в обилии поставлявшие царя зверей на арену гладиаторских расправ. Но львы мне были неинтересны.

Мы отправляемся в Рим, потому что там Колизей. Мы едем в Венецию, чтобы убедиться, что, действительно, каналы просто вливаются в дома. Мы едем в Барселону, потому что там – Гауди. Спросите себя, зачем мы едем в Иерусалим?

 

Город открылся внезапно, как распахнувшееся окно. Я не ожидала, что город на семи холмах, это он. Я жадно искала глазами его первые визитные карточки. Но самое приятное, как всегда, было запрятано глубоко. И тогда я просто стала наблюдать.

Мелькали современные здания, стекло заключенное в бетон или сталь. На улицах неспешно передвигались прохожие (они уже не ощущали остроты этого города). Я поднималась ему на встречу, отринув от обыденности. Шла, как на заклание...

Снова спуски, подъемы и крутые повороты по узким с белыми домами улочкам. Автобус остановился. У старых крепостных ворот города оказываешься неожиданно. Они просто поднимаются из внутренностей города, так и настаивая на себе, словно аксиома. Этот город и сам – аксиома. Ты можешь представлять его, как угодно, а он – совсем не такой.

У Яффских ворот стоишь, как на съемочной площадке киностудии. Декорации напомнили старую советскую сказку об Аладдине. Стены мечены то ли пулями, то ли веками. Камень. Этот камень будет удивлять меня долго. Белый иерусалимский, отполированный до молочного блеска камень Стены Плача, холодный, как будто прозрачный камень ступеней на Голгофу.

За воротами сказка обрывается. Нестройные ряды торговцев сувенирами ломают сказочный мираж. Ненадолго. Петляя узкими каменными улочками Старого города, я жадно искала глазами Храм. Но сначала были улицы. Дома стояли так близко, что от окна к окну напротив стоящих домов можно просто протянуть руку. Цветы. Они были везде: спускались гроздьями, как виноград, с невидимых крыш узких переулков, обливали разноцветием красок подоконники или внезапно преграждали дорогу в томных  иерусалимских закоулках. Казалось, что шумный, переполненный туристами город просто не впустили сюда, внутрь этого прохладного миража.

Артефакты появляются внезапно. Раскопки римской улицы с колоннами, еще раскопки какой-то стены. …И камни, камни, белые, молочно-серые, матовые. Престаешь следить за направлением своего передвижения. Просто идешь вслед за историей.

Вдруг – чудесная маленькая площадь с фонтаном. Почти итальянский пейзаж. Ауру нежной Италии нарушает лишь резкий говор арабских торговцев, кинувшихся на новую добычу в надежде что-либо продать. Спрашиваю, а где дорога к Храму (ведь, как известно, что же это за дорога, если не ведет к нему). Простой взмах руки – вон туда! Так обыденно.

Ожидая нового витка запутанных иерусалимских улочек, прошла через небольшие ворота. Вначале я не совсем поняла, что произошло. Ощущение, будто оказался на дне огромного колодца. Только нарастающий людской говор сразу вернул в сознание. Небольшая площадь, бело-желтый камень ослепительно сияет, полуденное солнце нещадно жжет.

​

Вход в главную святыню православия – Храм Гроба Господня - действительно похож на вход в пещеру. Храм вырублен в скале.

Ожидала увидеть помпезное сооружение палладианского стиля (сказывается влияние Питера), поэтому потрясение было сильным.

Но не последним.

 

Сразу видишь большой плоский камень, лежащий почти у дверей. Еще не понимаешь, что это, но толпа паломников и туристов в очереди прикоснуться к нему говорит сама за себя. Первая святыня. Сюда положили тело Иисуса после снятия его с креста. Как себя вести, не знаю. Какая-то женщина снимает с головы платок и трет им холодный камень. Говорит, чтобы голова не болела. Вслед за другими кладу на камень свою сумку, преклоняю колени (стоять, когда вокруг все на коленях, неловко). Вспоминаю слова молитвы, неточно, вперемешку – мешают эмоции.

Камо грядеши - Quo vadis? Направо - Голгофа (как не прозаично это прозвучит, - вот твой путь, человек). Слева от камня помазания на каменном полу - мраморный круг, место, на котором стояла Богородица. Стать или нет на это место? Даже ноги начинают дрожать.

Экскурсоводы почему-то сразу исчезают в полутьме храма. Идешь один, как первые христиане, нащупывая верную дорогу. Большой зал. В центре – странное сооружение. Храм в храме… Деревянное строение, окруженное вереницей людей и горящими свечами вдоль стен. Становлюсь в очередь. Раз все стоят, значит, надо.

Наконец есть время прислушаться к своим ощущениям. Не могу собрать в кучу свои мысли. Что-то мешает. Поднимаю голову к верху – небо. Оказывается, в сводах под потолком есть большой просвет. Как туман льется оттуда прохладный свет. Я физически ощущаю его спектр. Он небесно-голубой.

Очередь, извиваясь, подходит к небольшим дверям. На входе просят оставить фотоаппараты, камеры и большие сумки. Кладем все это на деревянные лавочки, стоящие по обе сторона от входа. Странно одеты священники. Потом прочитала, что это копты, египетские христиане, представители одной из самых древних ветвей христианства.

Вот и наша очередь. Вхожу внутрь. В центре тесной круглой комнаты – каменный постамент со свечой. Дальше – снова низкий проход, откуда, сгибаясь почти в пояс, выходят люди.  Сумрак освещает лишь эта свеча. Ни лиц, ни людей – только формы и тени.

Низко согнувшись, захожу в крошечную комнату. Мраморная плита, покрывающая место ЕГО погребёния после распятия, в темноте  совсем  черная. Ощущаю ее холод до самых тонких нервных окончаний. Надо что-то просить, благодарить, молиться. В первые секунды не могу собрать мысли. Но шорохи в соседней комнате неустанно напоминают, что за мной еще тысячи таких – торопись. Каждый желает получить Его благодать.

Деревянное строение внутри Храма окружено свечами. Ставлю за здравие. А вот и окна, через которые священники передают во время Пасхи сошедший Благодатный огонь. Еще пока не верю, что сам сходит.

Оглядываюсь – вокруг большие залы. Во многие проходы перекрыты. Храм принадлежит сразу десяткам различных христианских конфессий: православных, католиков, армян, маронитов, коптов, сирийцев, эфиопов и грузин. концессий.

Но главная святыня у всех одна.

Иду на Голгофу. Представляла, что путь этот будет длинным, как у Него. Оказалось – рядом. На выходе из Храма – снова низкий проход. Оттуда – почти вертикальная лестница. Подняться очень трудно. Десяток ступеней просто ползешь вверх, цепляясь руками, чтобы не упасть. Сзади слышу знакомый голос какой-то женщины: «Я не смогу».  Ей помогли. Голос… чей же это голос. Оборачиваюсь – Галина Волчек, главный режиссер культового московского «Современника». Миры у нас разные, а Голгофа – одна. 

Здесь снова надо встать на колени, протянуть далеко вперед руку, чтобы дотронуться до камня, названного, как и скала, на которой Он был распят, Голгофой. Так на ощупь и происходит первое настоящее прикосновение к Вечности.

Обилие святынь, сосредоточенных в одном месте, как будто выпотрошили всю. Присела на скамью возле выхода. Странно, народу много, а никто не садится. На неплохом английском аккуратный седой старичок попросил меня встать. Это место хранителей ключей. Ключи от Храма, кстати, вот уже две сотни лет принадлежат какому-то арабскому роду. На этот раз - ирония не судьбы, а истории.

Оранжево-красный закат заливал Иерусалим каким-то неземным, как мне казалось, светом. Бойкий экскурсовод просил посмотреть налево. Там какое-то современное здание, то ли Верховный суд, то ли парламент, но мне не хочется видеть этого призера конкурса современной архитектуры. Я хочу сохранить в памяти эти камни. Камни, холод которых я ощущаю до сих пор.

​

Ирина РАЗГОНЕР